Наблюдая за польской политической жизнью и нашей публицистикой, сложно избавиться от ощущения, что если что-то на самом деле и объединяет сейчас поляков, то это, как ни печально, искренняя и неприкрытая неприязнь к России.

Антироссийские настроения появились в Польше очень давно. Отчасти они связаны с болезненными для поляков фактами, а отчасти опираются на народную мифологию, осложняющую рациональное восприятие российско-польских отношений. С середины XVIII века Польша была протекторатом России. Барская конфедерация заложила основы для формирования культа национальных восстаний, а одновременно для мифологизации поражений и страданий, которые причинила нам Москва. При этом (в особенности сейчас) следует напомнить, что никто не несет большей ответственности за разделы Польши и ее исчезновение с карты Европы на 123 года, чем Пруссия.

История польско-российского противостояния началась, однако, гораздо раньше, и именно этот более ранний ее период особенно важен для понимания современных реалий и ориентиров политики на восточном направлении.

Со времен первых Ягеллонов все внимание Королевства Польского было обращено на восток и юг, то есть регион столкновения с московскими интересами. Это было не каким-то осознанным политическим выбором, а, скорее, ответом на вызовы, связанные со стремительным увеличением территории государства, управлявшегося из Кракова, а затем из Варшавы. Безбрежные пространства украинских степей поглощали все ресурсы, и поэтому их начинало недоставать регионам, которые должны были находиться в центре польских интересов: Силезии, Поморью, балтийскому побережью. Эти направления совершенно забросили.

Рискуя оскорбить национальные польские чувства, напомню, что население Восточных кресов было преимущественно русским, а поляки на протяжении веков играли там ключевую культурную и политическую роль, однако, полной полонизации этих территорий не произошло. По данным переписи 1931 года, в тех районах современных Белоруссии и Украины, которые входили в состав Второй Речи Посполитой, люди, пользовавшиеся польским языком, были меньшинством. Таким образом у России, руководствующейся идеей собирания земель русских, был повод для войны, выходящий далеко за рамки текущих стратегических или идеологических соображений. С другой стороны, наследие Ягеллонов за прошедшие века успело стать частью польского менталитета, и поэтому полякам было сложно отказаться от восточных частей Речи Посполитой, перестать считать их своими собственными. Историческая и геополитическая предопределенность развития событий постепенно породила в поляках неприязнь или даже ненависть к России, усиливавшуюся из-за того, что противоположная сторона обращалась к варварским методам, символами которых стали Варшавская резня, ссылки, катынское преступление.

Каждый, кто хочет заняться внешней политикой, должен в первую очередь ознакомиться с картой. Польская восточная политика наводит на мысли, что в кабинетах министров иностранных дел, редакциях влиятельных изданий и в интеллигентских салонах до сих пор висят карты Польши 1939 года или даже Польши до периода разделов. Ягеллонская идея и концепции Пилсудского (Józef Piłsudski) пользуются у нас большой популярностью, а во властных кругах культовый статус приобрели слова президента Леха Качиньского (Lech Kaczyński), сказанные им во время российско-грузинской войны («Сегодня Грузия, завтра Украина, послезавтра страны Балтии, а потом, возможно, придет черед Польши»). Я ценю Качиньского за его мужество и патриотизм, однако, в этом высказывании он предложил чрезмерно упрощенное видение геополитической ситуации нашей страны на восточном направлении. Подоплека агрессивной российской политики в отношении Грузии и Украины гораздо сложнее, ее нельзя сводить к одному империализму, который может в равной степени угрожать и Польше.

Для объяснения разнообразных антироссийских шагов очередных польских правительств часто используют также слова Ежи Гедройца (Jerzy Giedroyc) о значении Украины для независимости нашей страны. Однако такая интерпретация искажает смысл его концепции, которая предписывала принять польские границы, возникшие после 1945 года, и примириться со всеми восточными соседями, а не вести против Москвы идеологические войны.

Крайним проявлением безответственных действий, которые вредят интересам Польши, была программа, показанная недавно в эфире телеканала «Тэ-Фау-Пэ Инфо» (TVP Info). Ее участники, комментируя инцидент в Азовском море, представляли свои довольно радикальные мнения на фоне плаката с изображением Владимира Путина и символикой, отсылающей к СС и газу «Циклон Б». В требованиях ввести против России санкции или готовности выслать российских дипломатов Польше в последнее время нет равных. У нас принято при каждом удобном случае ругать Москву, а одновременно вешать даже на самых умеренных и рассудительных оппонентов позорный ярлык «русских агентов».

Представляется, что главная ошибка польских политических элит состоит в том, что они неверно оценивают потенциал и цели российской политики, зачастую попадая под влияние внешних сил, которые используют Польшу в глобальной игре интересов. Польское государство со своим радикальным отношением к России начинает играть в Европе роль Кубы начала 1960-х годов, когда СССР разместил на этом острове ракеты средней дальности с ядерными боеголовками, нарушив стратегический баланс сил. Это был самый взрывоопасный момент холодной войны. Если бы она превратилась в открытый военный конфликт, в первую очередь с лица земли исчезла бы Куба.

Между тем Россия стала слабым государством: это всего лишь тень прежней державы. После войны в Афганистане российская политика начала терять былую мощь. Война в Чечне, Грузии или на Украине — это все более слабые волны экспансии, которые сложно назвать процессом распространения доминирования России даже на постсоветском пространстве. Крымская операция дала лишь один осязаемый стратегический эффект: сейчас Украина не может вступить в ЕС. Война в Сирии стала отчаянной борьбой Москвы за сохранение ее единственного заграничного форпоста, играющего роль в глобальной игре.

При этом Россия страдает из-за зависимости ее экономики от цен на энергоносители, а россияне вымирают из-за алкоголизма и распространения СПИДа. Государство разъедает коррупция. Новый глобальный конфликт, связанный с соперничеством США и Китая, тоже не сулит Москве ничего хорошего. Вашингтон обладает перевесом на морях и океанах, которое позволяет обеспечить безопасность американцам и их родине, а россиян отделяет от китайского дракона граница длиной 4 тысячи километров. Китай превосходят Россию по экономическому потенциалу и численности населения, а представители древней китайской цивилизации прекрасно помнят, что часть земель, принадлежащих сейчас Российской Федерации, была отнята у них в момент минутной слабости. Поднебесная уже сейчас начала колонизацию безлюдных просторов Сибири.

Сложно представить, чтобы в такой ситуации Россия была способна совершить вооруженное нападение на Восточно-Центральную Европу или подчинить себе Западную Украину, где преобладают националистические настроения. Агрессия и какие-то нестандартные действия могут служить лишь тому, чтобы скрыть факт отсутствия у Москвы реальной силы. Это прозвучит странно, но даже такой губительный с польской точки зрения проект, как «Северный поток — 2», выглядит проявлением слабости и признаком реалистичности российской политики. Россияне понимают, что они не смогут обеспечить себе беспрепятственный доступ на Запад, подчинив себе Польшу, поэтому им приходится вкладывать огромные деньги в газопровод, идущий в обход ее территории.

С 1945 года в состав Польши не входят «русские земли», у нас нет русского меньшинства или редких полезных ископаемых, а небольшой православной общине закон гарантирует все права. Однако Россия может однажды использовать жесткую польскую риторику и пойти на уступки в глобальном столкновении в обмен на обретение влияний в Восточно-Центральной Европе. Александр Бохеньский (Aleksander Bocheński) в «Истории польской глупости» писал: «Вместо того, чтобы концентрироваться на своих и чужих прегрешениях, лучше заняться анализом того, как усиливаются другие и как теряем силы мы, насколько глубоко чужое падение и насколько прочен наш собственный потенциал. (…) Благоприятный период — этот тот, в который наш потенциал увеличивается, а потенциал других стран уменьшается или остается неизменным». Следует держать эту идею в уме и осознавать, что конфликт на Украине ослабляет оба государства, принимающие в нем участие.

Ответом на рост напряженности в Европе (как в границах ЕС, так и в его ближайшем окружении) должна стать внутренняя интеграция Польши и польского общества. Нам следует показать, что наша страна — стабильное и безопасное место, что она не собирается влезать в авантюры на востоке или пропагандировать идеологические глупости, которые разрушают Западную Европу изнутри. Нам нужно создать имидж государства, которое занимает умеренную позицию, умело защищает свой суверенитет, а также проводит многовекторную политику и ни от кого не зависит. Во внешнеполитических стратегиях нет места иллюзиям и сантиментам, в них важны лишь интересы.

Хочется верить, что история совершила чуть более масштабный круг, чем всем кажется, а сегодняшние времена, сильнее, чем какие-либо другие, напоминают эпоху Казимира III Великого. Главным его достижением были не «инвестиции в инфраструктуру», а обретение Королевством Польским сильной позиции в Европе. «Государство, находящееся в таком сложном положении, в первую очередь должно было… жить», — писал Павел Ясеница (Paweł Jasienica), добавляя, что «польское государство того времени не относило себя к числу врагов Москвы».

С начала XVIII века и вплоть до Северной войны европейская политика велась без участия Польши, но на ее территории. Через польские земли прокатились также обе разрушительные войны XX века. Именно мирному польскому населению пришлось заплатить за свою свободу самую высокую цену. Может быть, пришло время понаблюдать за миром со стороны, пользуясь тем фактом, что фронт глобального противостояния, то есть американо-китайский конфликт, находится пока в районе Тихого океана, Россия и Украина сошлись в изнурительной схватке, а Германия бьется за спасение терпящего крах проекта Центральной Европы, названного для отвода глаз Европейским Союзом.